Форум » Литература, искусство, музыка и юмор народов Кавказа » СТИХИЯ.. » Ответить

СТИХИЯ..

вив: СТИХИЯ

Ответов - 51, стр: 1 2 3 All

вив: От жажды умираю над ручьем. Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя. Куда бы ни пошел, везде мой дом, Чужбина мне - страна моя родная. Я знаю все, я ничего не знаю. Мне из людей всего понятней тот, Кто лебедицу вороном зовет. Я сомневаюсь в явном, верю чуду. Нагой, как червь, пышней я Всех господ. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Я скуп и расточителен во всем. Я жду и ничего не ожидаю. Я нищ, и я кичусь своим добром. Трещит мороз - я вижу розы мая. Долина слез мне радостнее рая. Зажгут костер - и дрожь меня берет, Мне сердце отогреет только лед. Запомню шутку я и вдруг забуду, Кому презренье, а кому почет. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Не вижу я, кто бродит под окном, Но звезды в небе ясно различаю. Я ночью бодр, а сплю я только днем. Я по земле с опаскою ступаю, Не вехам, а туману доверяю. Глухой меня услышит и поймет. Я знаю, что полыни горше мед. Но как понять, где правда, где причуда? А сколько истин? Потерял им счет. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Не знаю, что длиннее - час иль год, Ручей иль море переходят вброд? Из рая я уйду, в аду побуду. Отчаянье мне веру придает. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Франсуа Вийон

вив:

вив: Пускай минувшего не жаль, Пускай грядущего не надо - Смотрю с язвительной отрадой Времен в приближенную даль. Всем равный жребий, вровень хлеба Отмерит справедливый век. А всё-таки порой на небо Посмотрит смирный человек,- И одиночество взыграет, И душу гордость окрылит: Он неравенство оценит И дерзновенья пожелает... Так нынче травка прорастает Сквозь трещины гранитных плит. Владислав Ходасевич


вив:

вив: Все можно объяснить дурной погодой. Эпохой. Недостаточной свободой. Перевалить на отческий бардак, Списать на перетруженный рассудок, На fin de siecle и на больной желудок… Но если все на самом деле так?! Дмитрий Быков

вив: Ты - женщина, ты - книга между книг, Ты - свернутый, запечатленный свиток; В его строках и дум и слов избыток, В его листах безумен каждый миг. Ты - женщина, ты - ведьмовский напиток! Он жжет огнем, едва в уста проник; Но пьющий пламя подавляет крик И славословит бешено средь пыток. Ты - женщина, и этим ты права. От века убрана короной звездной, Ты - в наших безднах образ божества! Мы для тебя влечем ярем железный, Тебе мы служим, тверди гор дробя, И молимся - от века - на тебя! Валерий Брюсов

вив: Шум ливня воскрешает по углам салют мимозы, гаснущей в пыли. И вечер делит сутки пополам, как ножницы восьмерку на нули - а в талии сужает циферблат, с гитарой его сходство озарив. У задержавшей на гитаре взгляд пучок волос напоминает гриф. Ее ладонь разглаживает шаль. Волос ее коснуться или плеч - и зазвучит окрепшая печаль; другого ничего мне не извлечь. Мы здесь одни. И, кроме наших глаз, прикованных друг к другу в полутьме, ничто уже не связывает нас в зарешеченной наискось тюрьме. Иосиф Бродский

вив: Есть в одиночестве свобода, и сладость — в вымыслах благих. Звезду, снежинку, каплю меда я заключаю в стих. И, еженочно умирая, я рад воскреснуть в должный час, и новый день — росянка рая, а прошлый день — алмаз. Владимир Набоков

вив: Когда захочешь, охладев ко мне, Предать меня насмешке и презренью, Я на твоей останусь стороне И честь твою не опорочу тенью. Отлично зная каждый свой порок, Я рассказать могу такую повесть, Что навсегда сниму с тебя упрек, Запятнанную оправдаю совесть. И буду благодарен я судьбе: Пускай в борьбе терплю я неудачу, Но честь победы приношу тебе И дважды обретаю все, что трачу. Готов я жертвой быть неправоты, Чтоб только правой оказалась ты. Уильям Шекспир

вив: Ты успокой меня, Скажи, что это шутка, Что ты по-прежнему, По-старому моя! Не покидай меня! Мне бесконечно жутко, Мне так мучительно, Так страшно без тебя!.. Но ты уйдешь, холодной и далекой, Укутав сердце в шелк и шиншилла. Не презирай меня! Не будь такой жестокой! Пусть мне покажется, Что ты еще моя!.. Александр Вертинский

вив: Страшно жить на этом свете, В нём отсутствует уют, — Ветер воет на рассвете, Волки зайчика грызут, Улетает птица с дуба, Ищет мяса для детей, Провидение же грубо Преподносит ей червей. Плачет маленький теленок Под кинжалом мясника, Рыба бедная спросонок Лезет в сети рыбака. Лев рычит во мраке ночи, Кошка стонет на трубе, Жук-буржуй и жук-рабочий Гибнут в классовой борьбе. Всё погибнет, всё исчезнет От бациллы до слона — И любовь твоя, и песни, И планеты, и луна. Николай Олейников

вив: Страна вагонная, вагонное терпенье, вагонная поэзия и пенье, вагонное родство и воровство, ходьба враскачку, сплетни, анекдоты, впадая в спячку, забываешь - кто ты, вагонный груз, людское вещество, тебя везут, жара, обходчик в майке гремит ключом, завинчивая гайки, тебя везут, мороз, окно во льду, и непроглядно - кто там в белой стуже гремит ключом, затягивая туже все те же гайки... Втянутый в езду, в ее крутые яйца и галеты, в ее пейзажи - забываешь, где ты, и вдруг осатанелый проводник кулачным стуком, окриком за дверью, тоску и радость выдыхая зверью, велит содрать постель!.. И в тот же миг, о верхнюю башкой ударясь полку, себя находишь - как в стогу иголку, и молишься, о Боже, помоги переступить зиянье в две ладони, когда застынет поезд на перроне и страшные в глазах пойдут круги. Юнна Мориц

вив: Сочилась желчь шафранного тумана. Был стоптан стыд, притуплена любовь... Стихала боль. Дрожала зыбко бровь. Плыл горизонт. Глаз видел четко, пьяно. Был в свитках туч на небе явлен вновь Грозящий стих закатного Корана... И был наш день — одна большая рана, И вечер стал — запекшаяся кровь. В тупой тоске мы отвратили лица. В пустых сердцах звучало глухо: «Нет!» И, застонав, как раненая львица, Вдоль по камням влача кровавый след, Ты на руках ползла от места боя, С древком в боку, от боли долго воя... Максимилиан Волошин

вив: Больше друг на друга не в обиде мы и сидим свободны и невидимы вежливы, интеллигентны, собраны худшего уже не натворить дело же не в том, что нами создана видимость того, что мы невидимы, просто нам и раньше-то особенно не было, о чем поговорить... Анна Русс

вив: Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана. Михаил Булгаков

вив: Вы, идущие мимо меня К не моим и сомнительным чарам, — Если б знали вы, сколько огня, Сколько жизни, растраченной даром, И какой героический пыл На случайную тень и на шорох... И как сердце мне испепелил Этот даром истраченный порох. О, летящие в ночь поезда, Уносящие сон на вокзале... Впрочем, знаю я, что и тогда Не узнали бы вы — если б знали — Почему мои речи резки В вечном дыме моей папиросы,— Сколько темной и грозной тоски В голове моей светловолосой. Марина Цветаева

вив: Все разошлись. На прощанье осталась Оторопь жёлтой листвы за окном, Вот и осталась мне самая малость Шороха осени в доме моём. Выпало лето холодной иголкой Из онемелой руки тишины И запропало в потёмках за полкой, За штукатуркой мышиной стены. Если считаться начнём, я не вправе Даже на этот пожар за окном. Верно, ещё рассыпается гравий Под осторожным её каблуком. Там, в заоконном тревожном покое, Вне моего бытия и жилья, В жёлтом, и синем, и красном - на что ей Память моя? Что ей память моя? Арсений Тарковский

вив: В тумане облачных развалин Встречая утренний рассвет, Он был почти нематериален И в формы жизни не одет. Зародыш, выкормленный тучей, Он волновался, он кипел, И вдруг, веселый и могучий, Ударил в струны и запел. И засияла вся дубрава Молниеносным блеском слез, И листья каждого сустава Зашевелились у берез. Натянут тысячами нитей Меж хмурым небом и землей, Ворвался он в поток событий, Повиснув книзу головой. Он падал издали, с наклоном В седые скопища дубрав. И вся земля могучим лоном Его пила, затрепетав. Николай Заболоцкий

вив: Мне грустно, потому что я тебя люблю, И знаю: молодость цветущую твою Не пощадит молвы коварное гоненье. За каждый светлый день иль сладкое мгновенье Слезами и тоской заплатишь ты судьбе. Мне грустно... потому что весело тебе. Михаил Лермонтов

вив: он думал все путем там бог и петр с отмычкой умру себе чуток и электричка в рай он полагал что жизнь была дурной привычкой а вышло так что хоть вообще не умирай здесь где в имущество превращены все люди порочным был расчет на истеченье лет где арфы эти все и созерцанье сути ни звука и никто не зажигает свет вот крупская его в трагической одежде или дружбан в соплях печально кычет речь а он совсем не там где представлялось прежде он в месте где не встать кому однажды лечь наслушался страстей о сказочном еврее считал что жизнь трамплин а дальше все легко вот он лежит в гробу и кто его мертвее спросите у него он умер или кто снаружи солнышко в траве шурует ежик большой набор жуков вверху комплект комет противно умирать давайте жить кто может а кто не может жить того на свете нет и разве плохо нам и разве так уж нужно скончаться насмерть ради радости врага как глупо умирать пока живые дружно смешно воображать жемчужные врата мы все выпускники нам больше бог не завуч нет с ключиком ни буратино ни петра пускай вся жизнь твоя была лишь сказка на ночь она хорошая пусть длится до утра Алексей Цветков



полная версия страницы